ЧЕРДАК
(написано в соавторстве с Полузащитником)


* Полузащитник

Сашка уцепился кончиками пальцев за узкий, покрытый густым слоем пыли подоконник и, поднявшись на цыпочки, выглянул в окно. Сквозь грязное, обрамленное по краям давно не эксплуатировавшейся паутиной стекло был виден солнечный июльский вечер. Прямо под окном круто уходил вниз покрытый желтым мохнатым лишайником шифер крыши, обрывавшейся в заросший сад. Проскальзывающие сквозь березовые ветви лучи еще высоко стоящего солнца били в глаза.
Он опустился, отвернулся от окна и отряхнул испачканные руки. В протянувшейся до противоположной стены полосе света вихрем поднялась пыль. Все остальное пространство чердака лежало в сухом сумраке, расцвеченном пляшущими в глазах солнечными пятнами.
Вдоль противоположной стены разношерстным неровным рядом размещались наваленные друг на друга ящики и коробки со старой обувью; пыльными журналами, перевязанными пожелтевшими бинтами; сломанными игрушками и всякой прочей состарившейся ерундой. В самом углу, под завалившейся этажеркой тускло отсвечивали самовары. Среди хитросплетения стропил и балок виднелись велосипедные покрышки и ржавый, оставшийся без колес, обод, спящей летучей мышью под потолком дремала люстра с круто загибавшимися вверх рожками. В воздухе почему-то пахло креозотом, которым пропитывают железнодорожные шпалы. А к этому запаху Сашка был неравнодушен…


* Bear



Этот запах сразу навеял воспоминания о прошлом лете. Сашка встал, едва не стукнувшись головой о стропила, и двинулся к каминной трубе, темной массой видневшейся в центре чердака. Вынув кусок кирпича из стенки трубы, он достал свой фетишь. В кусок холстины был завернут предмет, которым Санька дорожил больше всего на свете. Его некрасивое веснушчатое лицо с заячьей губой изобразило гримасу, которая у него, судя по всему, заменяла улыбку. А косые, с белыми, как у свиньи, ресницами глаза, загорелись тем огнем, какой бывает в глазах подростка, подглядывающего за соитием взрослых мужчины и женщины.
Он развернул холст. Солнечный луч упал на золотое кольцо тонкой работы, явно женское, и, отринув в благоговенном восторге от великолепных граней, замер на противоположном скате крыши. У Сашки мелкой дрожью затряслись руки, а люб покрылся испариной, как бывало всегда, если он вспоминал тот июльский день, когда видел, как Она бросилась под поезд. Сашка всегда благоговел перед нею, его в ней возбуждало все: голос, походка, волосы, лицо, фигура, манера держаться с прислугой… С каким замирающим сердцем, приволакивая правую ногу, он пробирался в господский парк, чтобы посмотреть, как она гуляет там с сыном… И вот она исчезла под грудой пыхтящего железа, которая, даже не заметив того, потащила десяток вагонов по направлению к станции. С выпрыгивающим из груди сердцем он бочком взобрался на насыпь и увидел Ее, вернее то, что только мгновение назад было ею.
Голова, совершенно не обезображенная, лежала между рельсов и смотрела на Сашку вопросительно – недоуменным взглядом. Тело осталось на насыпи, казалось сама судьба сжалилась и запретила року уродовать более эту красоту, чем отделив голову от туловища.
«Я больше ее никогда не увижу!» - пронеслась в голове Сашки мысль и разорвалась в ней шаровой молнией. Плохо соображая, что делает, путаясь в криналинах платья, он торопливо сдернул с пальца это кольцо и бросился наутек…
Ему повезло, что его никто не видел. Кольцо потом искали. В имение приезжал следователь из обрусевших англичан, звавшийся, как казалось Сашке, очень смешно: Мистер Фродда. Кольцо так и не нашли…
С тех пор оно стала его фетишем, глядя на кольцо он снова переживал события того дня и разряжался сладкой истомой. Он по прежнему любил свою Анну, Анну Каренину…
26. 07. 2005.

МЕДВЕпрозит!
BEARлога